Методички для написания диплома, курсовой работы, реферата по предмету Юриспруденция: Я47 Историко-правовые аспекты борьбы с терроризмом в дореволюционной России: Учебное пособие. – М.: ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 2005. – 47 с. - Глава 3. ПРАВОВОЕ РЕГЛАМЕНТИРОВАНИЕ БОРЬБЫ С ТЕРРОРИЗМОМ В ЦАРСКОЙ РОССИИ -"Электив"

Глава 3. ПРАВОВОЕ РЕГЛАМЕНТИРОВАНИЕ БОРЬБЫ С ТЕРРОРИЗМОМ В ЦАРСКОЙ РОССИИ

Государственное право в охране безопасности России

и борьбе с терроризмом

В правовой регламентации охраны безопасности России и борьбы с терроризмом из нормативных актов государственного права, на наш взгляд, наибольшее значение имели те акты, которые законодательно закрепляли политическую, экономическую и идеологическую системы российского общества. Такими нормативными актами закреплялось правовое положение отдельных государственных органов, ведомств, учреждений, сословий и социальных групп. Перечень данных актов следует начать с Основных законов Российской империи в редакции 1832 и 1906 гг. В своей последней редакции (1906 г.) они претендовали на роль «конституционных законов». Основные законы определяли форму правления государства, систему государственных органов, правовое положение монарха. Здесь уместно обратить внимание на статьи, где царь объявлялся верховным самодержцем, которому принадлежит «... почин по всем предметам законодательства...», что он утверждает все законы, и есть «...державный вождь Российской армии и флота...», объявляет те или иные местности на военном или исключительном положении, «...устанавливает в отношении служащих ограничения, вызываемые требованиями государственной службы...».

Другими наиболее важными актами государственного права, имевшими отношение к рассматриваемой проблеме, являлись царские манифесты, указы и положения об учреждении министерств, Государственной думы, о переустройстве Государственного совета, о выборах в Государственную думу, о реорганизации Совета Министров и превращении его в правительство, ответственное перед царем и в незначительной мере перед Госдумой, о введении в России в августе 1906 г. военно-полевых судов, постановление правительства от 8 июля 1905 г. об учреждении Совета государственной обороны и т.п.

Государственное право дореволюционной России, игравшее важную роль в правовом обеспечении охраны безопасности государства, нуждается в специальном фундаментальном исследовании.

Уголовно-правовое законодательство в борьбе с терроризмом

Основными общегражданскими правовыми актами в области уголовного права, в которых содержались составы уголовных преступлений, позволявших использовать их для борьбы с террористической деятельностью в дореволюционной России, являлись: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. (первоначальная редакция 1845 г.) и Уголовное уложение 1903 г.

Последний закон не был целиком введен в действие царским правительством. Накануне и в ходе первой буржуазно-демократической революции 1905–1907 гг. в России в действие отдельными указами императора были введены отдельные разделы, главы и статьи данного Уложения, в частности, и раздел о государственных преступлениях. В данном разделе в главе III: «О бунте против Верховной Власти и о преступлениях против Священной особы Императора и членов Императорского двора» имелось несколько составов уголовных преступлений, заключавших в себе правовую основу для борьбы с терроризмом.

Статья 99 (Уголовного уложения) всякое «...посягательство на жизнь, здравие, свободу или вообще на неприкосновенность Священной Особы Царствующего Императора, Императрицы или Наследника Престола...» карала смертной казнью. Безгранично широко в данной статье определялся предмет преступного посягательства: не только жизнь, здоровье и свобода императора, императрицы и наследника, но и вообще всякая их неприкосновенность. Под этим можно было подразумевать всё что угодно.

В части второй этой статьи растолковывалось, что под посягательством «признается как совершение сего тяжкого преступления, так и покушение на оное». То есть и оконченное преступление и покушение на его совершение наказывались одинаково сурово – смертной казнью. Но этого законодателю показалось недостаточно. Тогда частью 3 ст. 101 (Угол. улож.) была определена смертная казнь и для виновного «...в приготовлении к тяжкому преступлению, статьёю 99 предусмотренному...». Таким образом, исполнитель любого посягательства на императора, императрицу и наследника независимо от стадии совершения преступления подвергался смертной казни.

Встает вопрос о том: как закон позволял привлекать к уголовной ответственности возможных соучастников исполнителя террористических акций или лиц, входивших в преступное сообщество, составленное для покушения на монарха и ближайших членов его семьи? Ответ на это содержится в ст. 102 (Угол. улож.). Так, «виновный в участии в сообществе, составившемся для учинения тяжкого преступления, статьёю 99 предусмотренного», наказывался, согласно части 3 ст. 102, каторгою без срока. Часть 4 данной статьи определяла до 8 лет каторги за «подговор составить» подобное сообщество, если последнее не составилось. Таким образом, не только главные исполнители, но и различные их соучастники даже за подготовительные стадии террористических посягательств на императора, императрицу и наследника престола подвергались тяжким уголовным наказаниям.

Возможные террористические посягательства на Особ Членов Императорского Дома карались на основе статьи 105 (Угол. улож.): за посягательство на жизнь – смертная казнь; за «иные насильственные посягательства» – срочная каторга (от 4 до 15 лет) или ссылка на поселение; за приготовление к посягательству на их жизнь или за участие в сообществе, составившемся для учинения такого посягательства – ссылка на поселение.

Уголовная ответственность за террористические посягательства на государственных деятелей, не являвшихся Членами Императорского Дома, могла наступать по статьям Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г., которые не входили в разряд государственных преступлений. Такие преступные деяния как правило квалифицировались по признакам составов преступлений, входивших в разряд преступлений против жизни, здравия, свободы и чести частных лиц. Так, по известному делу Веры Засулич, действия последней квалифицировались как покушение на убийство частного лица, в связи с чем ей было предъявлено обвинение по ст. 9 и 1454 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (1866 г.). Относительно предъявленного В. Засулич обвинения в покушении на петербургского градоначальника она объяснила, что преступление совершила с заранее обдуманным намерением, причем последствие произведенного ею выстрела – смерть генерал-адъютанта Трепова или нанесение ему тяжелой раны – было для нее совершенно безразлично, так как она желала отомстить градоначальнику за его распоряжение о наказании розгами политического арестанта Боголюбова.

В нашем современном понимании это была типичная террористическая акция с политической окраской. Но в тех исторических условиях процесс был проведен по общеуголовной статье, подсудной составу суда с участием присяжных заседателей. Защиту В. Засулич вел выдающийся адвокат того времени П.А. Александров, которому своей страстной речью удалось убедить суд присяжных вынести по данному делу оправдательный вердикт.

В ходе судебных контрреформ 80–90-х. гг. XIX в. полномочия суда присяжных были существенно ограничены и дела, подобные делу В. Засулич, уже в их сферу не входили. Это избавило карательную судебную систему царского правительства от досадных осечек типа дела Засулич.

Из вышесказанного можно сделать следующие выводы. К разряду государственных преступлений царское уголовное законодательство относило лишь те террористические акции, предметом преступного посягательства которых являлись император и члены императорского дома. В этих случаях судебная машина с виновными расправлялась беспощадно. Террористические акции в отношении даже высших царских сановников к разряду государственных преступлений не относились, а это обусловливало более мягкие уголовные наказания и иной порядок процессуального разбирательства.

Начиная с 80-х годов XIX столетия и до конца существования царского режима, очень часто в различных местностях российского государства вводилось исключительное положение. В таких случаях в данных местностях вместо общегосударственных уголовных законов для борьбы с государственными преступниками и террористами использовались военное или военно-морское уголовные законодательства, что расширяло карательные возможности правительства по борьбе с государственными преступлениями в том числе и с терроризмом.

Источники военно-уголовного права разделялись на основные и вспомогательные. Основным источником считался Воинский устав о наказаниях и Устав дисциплинарный, а также циркуляры и приказы Военного министерства. К вспомогательным источникам относились все действовавшие книги Свода военных постановлений.

На территории, подпадавшей под юрисдикцию военно-морского ведомства, и если субъектом преступления являлись чины военно-морского ведомства, то в этих случаях уголовное преследование государственных преступников осуществлялось на основе Военно-морского устава о наказаниях.

Роль уголовно-процессуального законодательства

в борьбе с терроризмом

Конечной целью деятельности специальных служб России по борьбе с террором являлось изобличение террористов в совершении уголовнонаказуемых преступлений и привлечение их к судебной ответственности. Данная цель достигалась посредством уголовно-процессуальной деятельности.

В дореволюционной России после судебной реформы 1864 г. основным правовым актом, регламентировавшим уголовно-процессуальную деятельность являлся общегосударственный закон – Устав уголовного судопроизводства (Уст. угол. суд). В случаях, когда террористическая деятельность расследовалась в рамках военной юрисдикции, тогда необходимо было руководствоваться Военно-судебным уставом или Военно-морским судебным уставом, которые соответствовали основным положениям Уст. угол. суд.

При характеристике уголовно-процессуального законодательства применительно к борьбе с терроризмом, на наш взгляд, целесообразно обратить внимание на следующие вопросы: подсудность по делам о терроризме; возбуждение уголовного преследования; ликвидация как этап перехода от розыскных мер к процессуальным действиям; дознание и следствие; суд.

Подсудность по делам о терроризме. В российском уголовном судопроизводстве подсудность рассматривалась в трех аспектах. Во-первых, подсудность по месту совершения преступления. Так, ст. 208 Уст. угол. суд. определяла, что всякое преступное деяние, как правило, расследуется в той местности, где оно совершено и тем судебным органом, которому данная местность подведомственна.

Во-вторых, подсудность по принадлежности обвиняемых к особым ведомствам. В данном случае речь шла о лицах духовного звания, воинских чинах сухопутного и морского ведомств, а так же пограничной стражи. Лица духовного состояния по делам, подлежащим уголовному суду, судились общим порядком уголовного судопроизводства (ст. 218 и 1017–1021 Уст. угол. суд.). Военнослужащие за преступления и проступки, «учиненные во время состояния на действительной службе, подлежали суду военному» (ст. 219 Уст. угол. суд.). Кроме того военному суду (военно-окружные суды) подлежали и лица гражданского ведомства в местностях, состоящих на военном положении (ст. 226 Уст. угол. суд.).

В-третьих, подсудность по роду преступления. Если террористические акции подпадали под признаки преступлений, отнесенных законом к разряду государственных преступлений, а чаще всего это так и было, то такие дела ведались:

1. Судебными палатами, если высшее наказание за преступное деяние было установлено в законе «ниже исправительного дома».

2. Судебными палатами в усиленном составе, с участием сословных представителей, если высшее наказание за преступное деяние было установлено в законе «не ниже исправительного дома».

3. Особым Присутствием Правительствующего Сената с участием сословных представителей (ст. 204, 1030–1032 Уст. угол. суд.).

Довольно часто судебное разбирательство по наиболее громким политическим процессам передавалось на рассмотрение Верховного уголовного суда. Во время первой русской буржуазно-демократической революции дела по террору передавались в военно-полевые суды, просуществовавшие чуть более 8 месяцев.

Разрешение вопроса о подсудности по тому или иному делу, связанному с террористической деятельностью, предопределяло весь последующий порядок уголовно-процессуального разбирательства и его участников по данной категории дел: возбуждение уголовного преследования; дознание и следствие; предание суду и т.п.

Возбуждение уголовного преследования по делам о терроризме. Под возбуждением уголовного дела понималось распоряжение о начале процессуальных действий, предусмотренных законом. Возбуждение уголовного дела могло иметь место при наличии законных поводов. Такими поводами, согласно уголовно-процессуальному законодательству, являлись:

1) непосредственное усмотрение представителями административной власти, имевшими право на возбуждение дела;

2) сообщения полиции, мировых судей, судебных и других присутственных мест и должностных лиц;

3) объявления и жалобы частных лиц;

4) явка с повинной.

При обнаружении всякого террористического злоумышления, признаки которого соответствовали уголовно наказуемым деяниям, сведения об этом доводились до чинов корпуса жандармов или полиции, либо прокурорского надзора (прокурор соответствующей судебной палаты, или местный прокурор окружного суда, или его товарищ).

Чины полиции одновременно должны были «...сообщать о том же и подлежащему жандармскому офицеру».

Прокурор судебной палаты отдавал распоряжения для чинов корпуса жандармов о возбуждении уголовного дела. По террористическим делам как правило предварительную агентурно-розыскную работу проводили охранные отделения. В этих случаях у спецслужб был наработан особый порядок взаимодействия между собой и с работниками прокуратуры, которое осуществлялось в рамках ликвидации.

Ликвидация как этап перехода от розыскных мер к процессуальным действиям. Ликвидация являлась переходной формой от тайного розыска, проводимого охранными отделениями, к гласной уголовно-процессуальной деятельности. В ходе ликвидации решались задачи уголовно-процессуального закрепления следов преступной деятельности путем проведения обысков, арестов и выемок, что было регламентировано соответствующими параграфами секретных инструкций Департамента полиции.

Ликвидация и последующее дознание проводились при тесном контакте и контроле со стороны прокурорских чиновников: «Прокурорское око смотрело зорко...» за арестами и другими действиями, проводимыми сотрудниками спецслужб в отношении подозреваемых лиц.

Жандармский полковник Спиридович, имевший большой опыт работы в охранке, утверждает, что российские спецслужбы рассматривали ликвидацию как важнейшую часть деятельности органов политического розыска и прокуратуры в борьбе с террористами.

Каждая групповая ликвидация проводилась как тщательно подготовленная операция, которая подразделялась условно на два этапа: подготовка ликвидации и её проведение.

При подготовке ликвидации начальник охранного отделения лично приходил к прокурору судебной палаты и по наглядной схеме пояснял последнему результаты розыска по разрабатываемой террористической организации:

указывал связи (сношения) отдельных лиц;

обозначал и разъяснял сплетения наблюдений филёров и внутренней агентуры;

указывал дома, где жили наиболее интересные связи (люди) по данной организации;

показывал места, в которых предположительно могли быть обнаружены улики преступной деятельности.

На основании таких разъяснений прокурор приходил к выводу, что охранное отделение не собирается хватать кого угодно, а работает по лицам, в отношении которых есть веские подозрения в их преступной деятельности. Перед тем, как встречаться с прокурором, надо полагать, начальник охранного отделения докладывал результаты тайного розыска сначала начальнику губернского жандармского управления. Если возражений от начальника ГЖУ и прокурора не исходило, то начинался второй этап ликвидации – собственно её проведение.

На втором этапе ликвидации предпринимались следующие действия:

- начальник ГЖУ назначал офицера, который должен был начать дознание по тем арестам, которые будут произведены;

- со стороны прокуратуры назначался товарищ (заместитель) прокурора, для наблюдения за будущим дознанием;

- оба они являлись в охранное отделение, как правило, часов в 11 вечера того дня, когда производилась ликвидация;

- начальник охранного отделения, отпустив наряды на обыски, рассказывал офицеру корпуса жандармов (дознавателю) и товарищу прокурора о производящихся обысках и арестах;

- когда наряды являлись с обысков, то все сообща просматривали вещественные доказательства.

Таким образом за ночь и офицер (дознаватель), и товарищ прокурора были полностью введены в курс предстоящего уголовного дела. Утром же охранное отделение телеграфировало о результатах ликвидации в Департамент полиции, а товарищ прокурора докладывал своему начальству. Такого порядка проведения арестов в ходе ликвидаций, по словам Спиридовича, придерживались даже по закону «об охране», хотя сам закон позволял охранным отделениям делать это без всякого дознания.

Дознание и следствие по делам о терроре. Дознание по делам о терроре имело своей целью сбор первоначальных сведений и внесение определенной ясности относительно обстоятельств, при которых было совершено то или иное преступное деяние. В отличие от предварительного следствия дознание проводилось органами административной власти. По делам о террористической деятельности в качестве дознавателей могли выступать:

- офицеры отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) при содействии нижних чинов сего корпуса;

- чины полиции по соглашению начальника ГЖУ с прокурором окружного суда;

- чиновники особых поручений, состоящие при Департаменте полиции, в случаях, когда это признается необходимым министром внутренних дел;

- лица, «Высочайшей властью к тому назначенные в личном присутствии Прокурора Судебной Палаты» по делам особой важности (ст. 1035 ч. 1, 2, 3 Уст. угол. суд.).

Начинать дознание могли офицеры ОКЖ и чины полиции по предложению прокурора или по своей инициативе, но с немедленным извещением последнего.

Начальник жандармского управления мог выступить с инициативой о прекращении дознания, если не находил достаточных оснований к его производству. Решение же о прекращении принимал прокурор окружного суда (ст. 1035 ч. 10).

Об окончании дознания необходимо было объявить всякому обвиняемому, находящемуся под стражей. По просьбе последнего ему предъявлялись все данные, добытые в ходе дознания. Оконченное производством дознание направлялось к прокурору окружного суда, который с разрешения прокурора судебной палаты возбуждал предварительное следствие. Оконченное дознание, произведенное «Высочайше назначенным к тому лицом», направлялось для дальнейшего принятия решений к прокурору судебной палаты (ст. 1035 ч. 22, 23, 28, 30).

Предварительное следствие по делам о терроре возлагалось на:

- судебных следователей «по важнейшим или наиболее важным делам» по предложению прокурора окружного суда;

- судебных следователей и заменяющих их в некоторых местностях империи мировых судей с особого в каждом случае разрешения прокурора судебной палаты;

- судебных следователей по особо важным делам или одного из членов судебной палаты по распоряжению министра юстиции (ст. 1036 Уст. угол. суд.).

Жалобы на следственные действия приносились в судебные палаты или особое присутствие правительствующего сената и разрешались ими в распорядительных заседаниях.

По окончанию предварительного следствия дело направлялось к прокурору окружного суда и им представлялось прокурору судебной палаты. Последний составлял по делу обвинительный акт или заключение о прекращении следствия, о приостановлении уголовного преследования или об изменении подсудности. Следствия по делам, подлежащим ведению особого присутствия правительствующего сената, представлялись министру юстиции, который назначал одного из лиц прокурорского надзора для исполнения прокурорских обязанностей при особом присутствии (ст. 1039, 1040 Уст. угол. суд.).

Заключения о прекращении предварительного следствия относительно дел террористической деятельности, а так же о приостановлении уголовного преследования или об изменении подсудности рассматривались: первым департаментом правительствующего сената или уголовным департаментом судебной палаты в зависимости от подсудности дела (ст. 1042 Уст. угол. суд.).

В ходе дознания и предварительного следствия по делам о терроре проводились различные процессуальные действия.

Первейшая задача, которая ставилась перед лицами, проводившими дознание, заключалась в том, чтобы определить действительно ли само происшествие случилось, и точно ли в нем заключались признаки преступления. При установлении таких признаков произведенное дознание через прокурора или его товарища передавалось судебному следователю для дальнейшего расследования (ст. 253 и 1035 ч. 11 Уст. угол. суд.).

При производстве дознания по делам о терроре, лицам производящим дознание, разрешалось собирать нужные сведения посредством:

- розысков;

- словесных расспросов;

- негласных наблюдений, не производя ни обысков, ни выемок в домах (ст. 254 Уст. угол. суд).

На орган дознания, производящий расследование дел с террористической окраской, возлагались две непреложные задачи, которые в обязательном порядке необходимо было решать до прибытия судебного следователя:

- принимать меры, необходимые для того, чтобы предупреждать уничтожение следов преступления;

- пресекать подозреваемому способы уклонения от следствия (ст. 256 Уст. угол. суд.).

Основаниями для воспрепятствования подозреваемому уклониться от следствия, а иными словами для его задержания, являлись:

1) когда подозреваемый застигнут при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения;

2) когда потерпевшие от преступления или очевидцы укажут прямо на подозреваемое лицо;

3) когда на подозреваемом или в его жилище будут найдены явные следы преступления;

4) когда вещи, служащие доказательством преступного деяния, принадлежат подозреваемому или оказались при нем;

5) когда он сделал покушение на побег или пойман во время или после побега;

6) когда подозреваемый не имеет постоянного жительства или оседлости (ст. 257 Уст. угол. суд.).

При производстве предварительного следствия по делам о терроре лицам на то уполномоченным законом разрешалось производить следующие процессуальные действия:

- осмотры;

- освидетельствования;

- обыски;

- выемки;

- допросы.

В случаях, не терпящих отлагательства, осмотры, освидетельствования, обыски и выемки могли производить и лица, осуществлявшие дознание, а формальных допросов обвиняемых или свидетелей они проводить не имели права, за исключением случаев, когда была опасность, что обвиняемый или свидетель может умереть до прибытия следователя. Под формальным допросом подразумевалось следственное действие, материалы которого приобщались к уголовному делу и впоследствии могли рассматриваться во время судебного разбирательства.

По делам о терроре предварительному следствию предоставлялось право производить осмотр и выемку почтовой или телеграфной корреспонденции без испрошения разрешения у окружного суда, как это требовалось при проведении предварительного следствия по делам, не относящимся к государственным преступлениям (ст. 1037 Уст. угол. суд.).

Роль судебной власти в борьбе с терроризмом. Конечной целью розыскной деятельности и предварительного расследования по делам о терроре являлось предание обвиняемых суду. Правда в отдельных случаях это могло осуществляться и без предварительного следствия, когда прокурор палаты по доказательствам, установленным дознанием, признавал возможным предложить судебной палате обвинительный акт (ст. 1047 Уст. угол. суд.).

Предание обвиняемых суду осуществлялось через прокурора, который при получении предварительного следствия решал:

1) подлежит ли дело ведению прокурорской власти;

2) произведено ли следствие с надлежащей полнотою;

3) следует ли обвиняемого предать суду, или же дело о нем должно быть прекращено или приостановлено (ст. 510 Уст. угол. суд.).

Принято было считать в силу субъективных суждений, что царские суды – это послушное орудие в руках правительства, действовавшее заодно с административно-полицейскими органами. Но объективные исследования данного вопроса показали, что это не совсем так. Прогрессивные принципы судоустройства и судопроизводства судебной реформы 1864 г. дали себя знать и обеспечили определенную независимость суда от административно-полицейской власти.

Так, например, доктор юридических наук А.Н. Ярмыш, исследуя деятельность царских судов на территории Украины в конце XIX – начале XX вв., пришел к выводу, что даже по политическим преступлениям, рассматриваемым в судах, многие подсудимые ими оправдывались. Например, в Харьковской судебной палате в 1907 г. число оправданных по политическим процессам приближалось к 44%, а в 1908 г. – к 40%.

Административно-полицейское законодательство России,

использовавшееся спецслужбами в борьбе с терроризмом

В царской России применение административно-полицейских мер в борьбе с государственными преступлениями зависело от двух разных условий состояния государства или отдельных его местностей: нормального положения или исключительного, которым соответствовала и определенная правовая база.

Представляется целесообразным посмотреть на административно-полицейское законодательство с позиций разных его уровней: общегосударственного и ведомственного.

На общегосударственном уровне принимались нормативные акты, регламентировавшие задачи, структуру, полномочия специальных служб России, а так же права и обязанности чинов полиции и политического розыска по борьбе с различными государственными преступлениями, в том числе и с политическим террором.

Правовая форма данных нормативных актов была самая разнообразная: законы, учреждения, положения, указы, инструкции, временные правила, уставы. Приведем некоторые примеры использования данных правовых форм при регламентировании применения административно-полицейских мер.

Основные законы Российской империи, например, регламентировали порядок введения военного или исключительного положения в той или иной местности, что существенным образом влияло, на применение административно-полицейских мер в борьбе с террором.

Головным органом в деле борьбы с политическим террором, как уже говорилось выше, выступало МВД России.

В нормативном акте под названием: «Учреждение Министерства Внутренних Дел» в редакции 1892 г., например, четко определялась вся структура МВД: 1) Министр, 2) Товарищи Министра, 3) Совет Министра, 4) Главное Управление Почт и Телеграфов, 5) Главное Управление по делам печати, 6) Главное Тюремное Управление, 7) Департамент Полиции, 8) Департамент Хозяйственный, 9) Департамент Духовных Дел Иностранных Исповеданий, 10) Департамент Медицинский, 11) Департамент Общих Дел Министерства, 12) Земский Отдел и 13) Канцелярия Министра.

Далее в этом же акте говорилось о правовом статусе самого министра внутренних дел как шефа корпуса жандармов, о структуре департамента полиции и т.п.

В качестве примера использования «положений» как правовых форм можно указать на «Положение о Корпусе жандармов. 9 сентября 1867 г.», в котором открыто и гласно говорилось о структуре корпуса:

а) Главное управление Корпуса,

б) Управления округов: Варшавского, Кавказского и Сибирского,

в) Жандармское Управление Московской губернии,

г) Губернские Жандармские Управления 10 губерний 1-й категории,

д) Губернские Жандармские Управления 43 губерний 2-й категории,

е) Губернские Жандармские Управления Бессарабской области и Астраханской губернии 2-й категории,

ж) 50 Уездных Жандармских Управлений 6 губерний Северо-Западного края,

з) Наблюдательный состав корпуса,

и) С-Петербургский и Московский Жандармские дивизионы,

к) 15 конных команд городов: Вильны, Гельсингфорса, Иркутска, Казани, Киева, Кронштадта, Нижнего Новгорода, Одессы, Омска, Риги, Саратова, Харькова и Царского Села,

л) Полицейские Управления железных дорог.

Раздел III данного «Положения» регламентировал права и обязанности чинов корпуса жандармов: шефа жандармов, начальника штаба корпуса и его помощника, начальников губернских и уездных жандармских управлений и т.п.

Довольно часто в качестве правовой формы в регулировании административно-полицейских вопросов использовались указы.

Так, указом императора от 6 августа 1880 г. упразднялось III отделение собственной его императорского величества канцелярии, а дела его передавались в ведение министерства внутренних дел, в котором для этих целей создавался «Департамент Государственной Полиции».

Использование на общегосударственном уровне в качестве правовой формы «инструкции» было явлением довольно редким. В качестве одного из примеров можно привести «Инструкцию товарищу Министра Внутренних Дел...» от 16 июля 1882 г., которая утверждала, что «ближайшее заведывание государственной полицией, под высшим руководством Министра Внутренних Дел, вверяется одному из его товарищей».

Очень активно в качестве правовой формы использовались уставы или даже своды уставов. Так, «Свод Уставов о Предупреждении и Пресечении Преступлений» позволял специальным службам царской России при обеспечении государственного порядка и общественного спокойствия, в том числе и при противодействии террористической деятельности, применять различные меры предупреждения и пресечения. К таким мерам относились: «отдача под надзор полиции, воспрещение жительства в столицах или иных местах, высылка административным порядком в определенные местности Европейской или Азиатской России, а также удаление иностранцев за границу».

Для всех указанных выше правовых форм, использовавшихся законодателем на общегосударственном высшем уровне, характерна была как правило открытая гласная форма их принятия и опубликования.

Вторым уровнем принятия нормативных актов для правового регулирования применения административно-полицейских мер в борьбе с террором был ведомственный уровень. Речь идет о нормотворческой и правоприменительной деятельности министерств и ведомств и в первую очередь МВД царской России.

На этом уровне министерства и ведомства принимали нормативные акты в форме положений, инструкций, циркуляров. Данными актами, как правило, регулировались внутренняя структура, задачи, полномочия, взаимодействие, формы и методы, силы и средства тайной деятельности спецслужб России по борьбе с политическим террором.

В силу конспиративного характера деятельности органов политического розыска по борьбе с террором ведомственные нормативные акты чаще всего носили закрытый характер и издавались под грифом «секретно», «конфиденциально», «совершенно секретно». Можно привести несколько примеров из практики использования закрытых правовых актов в деятельности министерств и ведомств.

Так, например, «Инструкция полицейским урядникам» обязывала их «...следить негласным образом за неблагонадежными и подозрительными лицами и наблюдать негласно за поведением лиц, водворенных на местах жительства под надзор полиции».

В секретном «Положении об охранных отделениях. 9 февраля 1907 г.» давались следующие предписания их начальникам при получении сведений от секретной агентуры: «Направлять внутреннюю агентуру и наружное наблюдение должно таким образом, чтобы попутно с обследованием обстоятельств дела выяснялись и отмечались с особенною точностью те факты, которые в дальнейшем, при ликвидации или формальном расследовании, могли быть установлены как улики следственными действиями».

Совершенно секретным циркуляром департамента полиции МВД от 18 сентября 1911 г. за № 107398 всем жандармским учреждениям и охранным отделениям предписывалось впредь все дела по военному шпионажу переправлять соответствующим генерал-квартирмейстерам военных округов, при которых начинали действовать впервые созданные контрразведывательные отделения. И тем самым органы политического розыска, не отвлекаясь на борьбу со шпионажем, теперь могли полностью сосредоточиться на борьбе с посягательствами на общественный и государственный строй, в том числе и противодействии терроризму.

Таковы, на наш взгляд, некоторые аспекты и особенности правового регламентирования борьбы с терроризмом в царской России.